- А эта кнопочка – она зачем? А рычажок если я на себя потяну, мы быстрее поедем? А почему мне вместе с солдатиком нельзя из люка высунуться?
До сих удивляюсь, как мой папа-замполит решался усаживать свое малолетнее чадо внутрь бронетранспортера, проезжавшего по центральной площади маленького дальневосточного городка в День Победы. Наверное, дело решал мой напарник – такой же малолетний сын командира части и то, что гарнизон был далеко от проверяющих чинов. Внутри было темно, душно, немножко страшно и почти не видно, как снаружи люди радуются этому празднику. Но ощущение причастности к чему-то великому и объединяющему весь тогда еще советский народ – оно было.
Были старые фотографии размером с полладошки, неровно обрезанные во фронтовой суматохе. Бабушка всегда прятала их вместе с самыми важными документами, и показывала только в хорошем расположении духа. На снимках был дедушка. Бравый юнец в гимнастерке с залихватским вихром на фоне танка с трудом соединялся в моем сознании с морщинистым седовласым человеком, который в свои 60 с хвостиком всегда ходил пешком и до третьего класса носил меня на руках. Лишь волнистый чуб того же оттенка, что и наспех проявленные черно-белые фото, позволял поверить.
И вот так же верили миллионы семей, чье право продолжать род и жить на своей земле отстояло поколение победителей. Да, именно так. Деды и прадеды, многих из которых уже нет в живых, воевали на фронтах и трудились в тылу не ради коммунистической идеи, Сталина или лично своего спасения. Они для нас это делали.
Конечно, масса народу ходит смотреть военные парады, машет флажками участникам памятных акций и радуется солдатской каше в парках и на площадях. А много ли участников тех самых акций? Тот же «Бессмертный полк» в Хабаровске может быть в разы многочисленнее. Тех же пар, танцующих «Вальс Победы», могут быть сотни, а не три-четыре десятка. Включаясь в процесс, мы же начинаем шевелить извилинами, и сердце в ответ начинает биться сильнее.
Так сильно, что не позволит даже ради шутки вскинуть руку в нацистском приветствии. Так сильно, что не позволит ворчать вслед неповоротливому старику, который пробирается сквозь толпу к Вечному огню с двумя гвоздиками. Так сильно, что не даст молчать, когда кто-то далекий европейский с экрана телевизора или близкий из параллельного класса попытается поставить под сомнение, КТО и ЗАЧЕМ в той войне поверг фашизм.
Знаете, что лично у меня оставило горький осадок после трагедии в краевом управлении ФСБ? Слова педагогов, обучавших 17-летнего стрелка в колледже. Что его мать в ответ на сообщение о неонацистских «увлечениях» сына выдала: «Он имеет право на собственное мнение». Неужели? Неужели личное пространство настолько модифицировано современными реалиями, что уничтожение миллионов мирных людей становится допустимым? Что национализм в принципе принимается как жизненная позиция?
И, знаете, даже мелочи – они и есть история. Для меня это – вареный лук в супе. Дед никогда не ел его. Он слишком был похож по вкусу на мерзлые луковицы, служившие единственной пищей в немецком концентрационном лагере для военнопленных…
У вас еще есть вопросы? Задайте их ветеранам.
