Он во всем ищет смыслы, полагая, что для выражения собственных мыслей и настроений эмаль подходит как нельзя лучше. Но это волшебство, которым надо технически тонко управлять, потому что один и тот же цвет может превратиться в печи в невыразительно-серый или напротив небесно-голубой. Валерий Леватаев из Комсомольска-на-Амуре освоил эмаль в совершенстве. Об удивительном художнике рассказывает ИА «Хабаровский край сегодня».
Сгорит или не допечётся
Он родом из Комсомольска-на-Амуре, учился на худграфе в Хабаровском пединституте, потом забрал документы и уехал в Питер, поступил в институт декоративно-прикладного искусства. И еще десять лет поработал в Санкт-Петербурге. Вспоминает, что он занимался отделкой гостиницы «Европейская», два года реставрировал витражи Рериха, работал над интерьерами ДК культуры и науки питерского университета в Петергофе - ковка, витражи, росписи. Но так сложились обстоятельства, что он вынужден был вернуться домой. Надо было ухаживать за престарелыми родителями, он у них единственный ребенок.
Почему он занялся эмалями? У него большой опыт графики. Как-то руководитель международного центра эмалей в Ярославле посмотрел его работы и пригласил к себе поработать. Валерию Леватаеву очень понравилось, – печки, огонь, медь, краски! Художники, увидев, что у него получается, поддержали: да тебе, друг, сюда. Стал ездить на практические симпозиумы эмальеров, общаться с художниками, которые работают в этой технике, участвовать в выставках. И тут министерство культуры выделило ему грант на покупку собственной печи.
- Заказал я ее в Хабаровске, - вспоминает Валерий Леватаев. - Полгода делали ее по моим эскизам. Признаться, я вредничал, но печь мне сделали такой, какой я хотел. И с тех пор я работаю с ней.
Эмаль – тяжелый и грязный труд. Как бы хорошо не была устроена вытяжка, художник все равно вдыхает соли тяжелых металлов. Да и технология сложная. Лист меди надо хорошо вычистить, чтоб он блестел, как зеркало. А потом слой за слоем на медную основу наносится рисунок, можно его сделать маркером, а можно залить краской, высушить и потом иголочкой царапать контур. Отправляешь в печь, обжигаешь, а потом по этому выцарапыванию уже кисточкой дописываешь рисунок.
Впрочем, эмаль не пишут, ее накладывают тонкими слоями – миллиметр за миллиметром. Если все сразу махнешь на поверхность, она при обжиге сгорит или не допечется. Вот такие пироги! Только с опытом приходит понимание, какую краску положить раньше, какую позднее, ибо одна печется быстро, другая – дольше. И тут нужно чутье, интуиция, чтобы получился тот цвет, который тебе нужен. Книг об этом не написано, приходилось до всего доходить своим умом. Опять же печки у всех разные, у него особенная, она дает возможность делать то, что мало кто в стране делает.
В ней Геннадий Павлишин признается в любви Дальнему Востоку
29 августа 2022, 18:45 0
Обычно эмальеры пекут маленькие эмали, не больше стандартного листа бумаги, а у него они максимально большие – 50 на 60 сантиметров. Крайне редкий формат! Говорит, физически тяжело вынуть из печи на вытянутой руке килограмм раскаленной меди, но результат того стоит!Купили работу задорого. Расстроился.
Его эмали очень своеобразные - сюжетные, многосложные, эмоциональные и выразительные. Они плоть от плоти петербургские, в том смысле, что навеяны впечатлениями от улиц, парадных дворцов и глухих дворов, по которым гулял автор. Петербургская школа высшей пробы! Какие темы ему интересны? Вечные. А еще каждый художник делает то, во что он верит, что ему близко. Для своих сюжетов Леватаев выбирает любимые краски- то золотистые, то нежные зеленые, то вдруг все оттенки желтого или напротив синего, а иногда фиолетового.
Откуда возникают образы он и сам не знает, говорит, просыпаюсь утром и точно знаю, что буду делать сегодня. Вечером ложусь спать и знаю, чем займусь завтра. Это не объяснить.
- Прихожу в мастерскую в шесть утра, надеваю фартук, растапливаю докрасна печь. Начинаю зачищать металл, грунтовать, чередовать покраску поверхности ювелирной эмалью и обжиг, - объясняет художник.
Одну работу он может делать три дня, а иную целый месяц. Как всякий мастер, он строг к себе, считает, что ему самому должно нравиться то, что он делает. Замечает, что он научился отличать плохие работы от хороших. Не понимает, когда порой художник показывает работу и будто оправдывается, объясняет, дескать, хотел сделать по-другому. Но не сделал же! Значит ты сегодня такой! Или никому не показывай то, что считаешь своей откровенной неудачей. Это он уже как председатель отделения Союза художников в Комсомольске размышляет. Валерий Леватаев честно говорит, что ему не стыдно за то, что он делает.
Зрителю иногда кажется, что в камерном формате эмали есть некоторые рамки, ограничивающие существование художника. Да и материал диктует свои правила. Эмаль одно время считалась декоративно- прикладным искусством, теперь Союз художников в Москве решил, что оно монументальное. Валерий Леватаев сомневается, что это так. Впрочем, однажды он делал эмали размером два метра на два. Но дело, конечно, не в размере. Мой собеседник говорит, что он абсолютно свободный художник, может позволить себе делать только то, что он хочет.
Отчего свободен свободный художник?
Впрочем, каждый понимает свободу творчества по-своему. Леватаев свободен от конъюнктуры, он принципиально не делает то, что в ходу, что можно легко продать неискушенному покупателю - несложные натюрморты, водопады и прочее подобие салонных открыток. Во всем, к чему прикасается твоя рука, должно быть твое видение мира, его преломление в твоей душе.
У Леватаева, по его признанию, нет работ в запасниках. Он считает, что работы надо показывать людям, продавать, раздавать, дарить! Жить сегодня, а не копить холсты и эмали на антресолях в мастерской! Да, ему иногда жалко расставаться со своими работами. Вспоминает, одну особенно любимую, где получилось что-то неожиданное, не хотел продавать с выставки. Поставил специально очень большую цену, а работу взяли да и купили. Очень расстроился. Эмаль нельзя повторить.
Это было в Иркутске. Леватаеву город запомнился тем, что там интересная публика.
- Меня там как будто ждали, на выставку выстраивались очереди, люди за неделю записывались, - говорит художник. - Пришлось даже продлить показ. Увозить домой ничего не пришлось, почти все купили.
История повторяется на многих выставках. Понятно, что он живет не в башне из слоновой кости, у него семья, вполне житейские заботы. Но он остается в своем неизменном убеждении, что даже если тебе платят деньги, нужно оставаться художником.
- Иногда мне говорят, дескать, я плачу деньги, а вы мне сделайте вот это, - замечает Валерий Леватаев. - Я так не работаю. Хочешь розу алую в слезах, это точно не ко мне. Ко мне приходят те, кто знают, куда они идут. Редко делаю эмали на заказ, только своим друзьям, которые понимают и принимают меня. В Санкт-Петербурге я несколько лет жил тем, что ткал гобелены. Мне даже выставку устроили в Русском музее. Искусствовед назвала мои работы фигуративным импрессионизмом. Приятно, конечно, но сейчас я не стал бы делать так ярко. С годами меняются ценности, что-то видишь совсем по-другому.
Глядя на его работы, думаешь, что он достоин больших городов и солидных музеев. Комсомольск – не его масштаб. Леватаев так не считает. Говорит, что ему не нужны ни плэнеры с этюдами, ни обнаженная натура, у него все уже есть, оно внутри.
Он накопил впечатлений на несколько жизней. И теперь ему все равно где жить – в Комсомольске или в Торжке. Его мир в нем и с ним. В какой-то момент он осознал, что жизнь конечна, а потому очень жалко времени, он перестал его тратить попусту. Хочется еще столько успеть! Так что у него нет особых планов, он хочет просто жить и просто работать.
