В декабре прошлого у экс-игрока «СКА-Хабаровск» Евгений Баляйкина от рака умерла жена. Софье было 25 лет, она боролась с болезнью больше года. Историю семейной трагедии футболист рассказал Sports.ru. ИА «Хабаровский край сегодня» публикует текст с сокращениями.
Мы познакомились с Софьей после того, как я ушел из «Крыльев». Это была зима 2015-го. Разорвал контракт, но с другой командой сразу не получилось, и я вернулся в Казань, где у меня была девушка, с которой у нас была дочка. Мы встретили Новый год, но вскоре расстались. Тяжелые были отношения, решили, что так лучше для всех. Травма, команду найти не получалось, тяжелое расставание – я был в депрессии. Апатия. Не понимал, что делать, просто из дома выходить не хотел.
В марте или апреле друг позвал в кафе. Я увидел Софью, она работала там менеджером. Вроде обычная девушка, но веселая. Я часто стал туда ходить, мы начали общаться, подружились, все завертелось. Потом приехала ее мама, помогла ей перевезти вещи – мы быстро съехались. Мне с ней было очень легко и спокойно. У нас была пара, где каждый мог друг другу сказать все как есть.
Она постоянно работала, тяжелый график. У нас особо не было сил куда-то ходить, в основном проводили время дома. Из-за обстоятельств моей жизни у нас каждый день был особенный, потому что она постоянно поправляла мое психологическое состояние – своим появлением, своей улыбкой. Она мне очень помогла на том этапе. Каким-то образом выводила из апатии. Дала мне понять, что не все так плохо.
Конечно, мы советовались перед переездом [из Казани в Томск]. Она говорила: «Найдешь команду – я поеду с тобой. Где найдешь, туда и поедем». Она беспокоилась за меня. Она такой человек, что хотела всем помочь. У нас часто бывало, что звонили друзья, говорили, что у них что-то случилось. Я ей всегда говорил: «Разберутся, не заморачивайся». Она: «Нет, надо подумать, чем помочь».
Сначала ей было тяжело в Томске: она никого не знала, сидела дома. Ей было скучно, она старалась этого не показывать, но это было понятно, когда мы разговаривали. Она начала ходить на разные курсы, подружилась с девчонками – подруги, жены других игроков «Томи». Собирались, ходили куда-то, с детьми сидели, гуляли.
В Томске она не работала. Хотела, но пугала неизвестность. Мы тогда боролись за выход в премьер-лигу – непонятно было, выйдем или нет, оставят в команде или нет. На месяц-два устраиваться ей тоже не хотелось.
У нас тогда уже были разговоры о свадьбе и детях. Понятно, что такие разговоры обычно от девушки. Часто бывало, что мы в компании друзей и она об этом как бы просто говорит, но как бы и жалуется: «Эх, а мне предложение никто не делает». Мы все смеялись, но такое происходило все чаще. В итоге я такой: «Ладно, согласен, уговорила. Выйдешь за меня?».
Я же знал, что это не какая-то страшная стадия и что в Казани хороший онкологический центр. Понятно, что я просто в интернете что-то втихую прочитал, но я правда не думал, что возможен такой исход. На тот момент это выглядело нелогичным. Настолько все было хорошо, что это не могло так прекратиться.
Мы праздновали свадьбу в томском ресторане, куда часто ходили. Там были мои родители, ее мама и сестра, команда с женами и мои друзья. Кажется, даже было ощущение праздника. Незадолго до свадьбы мы разговаривали, я ей говорил: «Все, успокойся, мы семьей становимся. Все будет нормально: поженимся, вылечишься, а дальше все по плану – дети, как и обещал». Мы их планировали завести максимально быстро после свадьбы. На следующий день она полетела с мамой в Казань.
Я не помню, был ли я в Казани в день операции. Уже все спуталось. По-моему, не был. Или, может, был. Или нет. Или был я. Был, по-моему. Как-то у меня все это подстерлось.
У мамы Софьи когда-то тоже был рак, Софье предложили удалить обе груди, как и матери. Она не захотела. В итоге удалили только шишку, которая была в груди. Операция прошла нормально, но потом была химиотерапия. После двух курсов она сказала: я больше не могу.
Она отдохнула, приехала. Но, видимо, солнце усугубило ее состояние, потому что в определенный момент шишка опять появилась. Она начала расти, пошло воспаление лимфоузлов.
Тогда она начала альтернативное лечение. Это, наверное, смешно прозвучит: она узнала, что есть какой-то мужчина, который практикует лечение комарами. Ты едешь в лес на три часа, тебя там комары кусают. Знаете, как это бывает: тебя доканывает один метод, ты начинаешь искать любой другой. Тебе уже все равно, что это, насколько лучше или хуже. Наверное, у нее случилось именно так. Наверное, это главная моя ошибка – что я не пытался ее переубедить или просто по-грубому взять и отвезти в больницу. Она этим несколько месяцев занималась, на химию не пошла.
Хотя химиотерапия ей помогала. Но кто-то ее нормально переносит, а кому-то, как ей, максимально плохо: без сил, весь организм будто кипит. Наверное, еще поэтому она [обратилась к альтернативной медицине]. Врачи говорили, что от химиотерапии лучше становится – по анализам, чему-то еще. А она мне говорила: «Ни хрена не помогает. Вообще не помогает. Лучше не становится».
Думаю, если б она прошла курс лечения целиком, то осталась бы жить.
После переезда в Хабаровск месяца полтора все было нормально, она даже на матчи мои ходила. Но потом все резко ухудшилось. Кажется, она это скрывала, потому что я не замечал. Как-то не обращал внимания. Только когда ей уже стало плохо, она мне показала, что у нее большая опухоль. У меня такие глаза: «Ты что молчала?»
Она съездила в онкологический центр в Хабаровске, ей там сказали: шансов нет, мы не берем таких пациентов. Я говорю: «В смысле? Как тебе могли так сказать? Вообще дебилы?». Хотелось поехать и расстрелять врачей.
В итоге отправили ее в Корею. Там ее согласились лечить. И там уже все решилось. Она не знала, а я знал. Там был русскоговорящий доктор, я попросил его говорить все как есть. Он мне сказал, что шансов нет, а я ей не стал говорить.
Она лечилась в Корее где-то месяц. В какой-то момент она вернулась. Ей составили план лечения и объяснили: химию надо делать каждый месяц, но летать каждый месяц смысла нет, 2-3 курса делаете в России, потом последний курс в Корее, дальше смотрим по динамике. Этот план лечения ее взбодрил. А я уже все знал, просто не знал когда. Мне сказали: максимум год.
Я помню, как она умерла. Мне кажется, такое не забывается. Я был в Хабаровске, а она была здесь с моей мамой и своей мамой. Она мало ходила, постоянно на уколах. В последние дни ей было очень плохо, с ней уже было тяжело разговаривать, только переписывались – максимум по паре минут. Она почти всегда спала, редко отвечала. Я писал ей, что скоро приеду, она мне – что ждет.
Последняя игра сезона у нас была в Казани. Ее тогда как раз отвезли в больницу, чтобы полегче стало – поухаживали, что-то покололи. На следующее утро теща была в больнице, а я еще не понимал, мне самому ехать к ним в больницу или они домой вернутся. Я пишу теще, она говорит: «Женя, выезжай быстро». Я говорю: «Что случилось?». Она: «Можешь не успеть». Я: «В смысле?». Она: «Женя, езжай».
Сел в такси, приехал в больницу, и нас оттуда начали выгонять. Я так понял, для больницы ненормально, если там человек умирает. Она уже была при смерти и ничего не говорила, просто лежала. Мы отвезли ее домой, положили, прошло минут 30-40 – и все. На руках у меня умерла.
Весной был отрезок, когда было полегче. Я был с командой, сборы. Но потом оно вернулось – и не уходит. Оно может настигнуть внезапно. Есть ощущение пустоты всегда, а из-за чего оно – по-разному. Потому что ее рядом нет. Потому что винишь себя, что мог все исправить. Тут много причин проявляется – то одна, то две, то все вместе. Бывает, что весь день нормально – а потом переклинивает. Бывает, забыл об этом, потом идешь в магазин, видишь там продукт, который вместе покупали часто – все, клинит.
На похоронах я вспомнил ситуацию из детства. У нас был очень дружный двор. И у соседей, кажется, племянницу то ли убили, то ли что-то еще случилось. Мы были на похоронах, но мы были детьми. Просто понимали, что что-то не так, потому что все плачут. А у соседей было два сына, младший – на год старше меня. И пока все плакали, он бегал и смеялся, кричал мне: «Давай играть». Впоследствии выяснилось, что у него просто была истерика. У меня так же было: то смех, то слезы. Бывает, что сидим с друзьями, а я могу просто так засмеяться. Наверное, со стороны как на дурака смотрели.
Я ни разу не ходил на свидания после того, как она умерла. Общался с какими-то девушками, но не более того. Понимаю, что надо жить дальше, но никаких отношений, ничего такого вообще не хочется.