Евгения Расторгуева поделилась тем, о чем режиссер переживал перед поездкой в ЦАР, как она организовывалась, точнее как ее фактически никто не организовывал. Какие вопросы накопились у нее к тем, кто отправил ее мужа на верную смерть.
— Как получилось, что Александр поехал в Центральноафриканскую республику?
— Четыре месяца он был без работы, думаю, это было основным фактором, ему нужна была работа. Саша такой человек, он трудоголик, не мог без работы сидеть долго. В эти последние полтора месяца мы с ним в основном дома находились, и он ходил и говорил: «Я не могу, я тупею, без работы просто тупею». Думаю, это и был главный фактор — работа. Второе — финансовый вопрос. Ему пообещали, мне кажется, какие-то быстрые деньги, возможно, хорошие, я не знаю какие.
— Они еще хотели ехать в Сирию?
— Саша мне говорил, что они должны были 17-го числа вернуться на неделю, а после этого ехать еще и в Сирию. То есть двойная какая-то должна была быть… Они с ЦУРом (так называемый Центр управления расследований, один из медиапроектов, финансируемых Михаилом Ходорковским, который по сути, СМИ не является и фактически не несет юридической ответственности за отправку группы в горячую точку. — Прим. ред.) с этим планировали двойную поездку. Потому что он меня предупреждал, мы вместе должны были переехать на другую квартиру. Поэтому он говорил: будет неделя, мы быстренько переезжаем, я уезжаю в Сирию.
— Вспомни момент, когда вы начали это обсуждать. Ты его нормально отпустила?
— Мне кажется, что он старался меня оберегать. Сейчас, постфактум, перебирая воспоминания, я понимаю, что очень мало знала о том, как они собираются уезжать, куда, потому что звучало поначалу вообще абстрактное слово Африка, без упоминания ЦАР. ЦАР начала звучать недели за полторы. Мне задавали многие этот вопрос: как ты его отпустила? Мы прожили 14 лет, были такие ситуации, когда я вижу, что ему нужно перезагрузиться, и он уезжает в длительные командировки…
— Как она была организована? Как они готовились? Понимал ли Александр, куда едет?
— У него была какая-то легкая растерянность. Я очень хорошо знаю Сашу как профессионала. Когда какие-то проекты начинались, могу утверждать, что Саша всегда знал конкретный концепт: цель съемок, возможности съемок, места. Он всегда прорабатывал этот момент. В течение месяца они ходили в каком-то подвешенном состоянии, периодически встречались, и только за неделю до поездки они встретились всей группой, которой должны были поехать, вместе с Коняхиным (Андрей Коняхин, главный редактор так называемого ЦУР. — Прим. ред.) и Горшковой (Анастасия Горшкова — заместитель гл. редактора так называемого ЦУР. — Прим. ред.), если не ошибаюсь. Обсуждали какие-то конкретные детали.
Он приехал, я его встретила по дороге, он был немножечко возбужденный, наговорил, что складывается хотя бы какой-то концепт. Мы едем под прикрытием, что мы орнитологи.
— А аккредитация, средства защиты?
— GPS-трекеры отсутствовали. Охрана обсуждалась только в одном моменте, что этот человек может быть проводником, как дополнительная функция к тому, чтобы что-то снять.
Насчет страховок… Страховку Саша делал еще в марте, он сам ее делал. Насколько я знаю, ребята не были застрахованы. ЦУР не проследил даже такие моменты. Ни страховки, ни конкретного фиксера на месте, ни трекеров. Из связи только телефоны, а связь там только в столице. Он одну из последних СМС и прислал, что сейчас на 5 дней уезжаем в безинтернетье.
Как они собирались связываться с координатором, я тоже не могу понять. Вопросов очень много, ответов нет.
В последние два дня он ходил напряженный, я чувствовала, но пыталась перевести на другую тему. Но в конкретный момент он говорит фразу, у него такая растерянность: «Такое ощущение, что нам нужно… это иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Для него как для профессионала это главная проблема, что нет конкретной задачи, конкретной цели: езжайте, что получится, то и получится.
— Когда все это случилось, когда стало известно?
— Мне позвонил знакомый. Он у меня спросил: «Саша на связи?» Я говорю: да нет, он как раз-таки в течение пяти дней ушел в местность, где связи нет. Он говорит: «А ты новости не смотрела, что там убили журналистов?» Я быстро с ним попрощалась, залезла на главную страницу «Яндекса», увидела аббревиатуру ЦАР, я поняла, что таких совпадений не может быть.
Да, хорошо, финансовый вопрос имеет место, но когда ты понимаешь, что ты едешь на прямую гибель! Что… что еще, какие факторы?! Я просто видела товарища Коняхина, у меня сомнения, что этот человек может как-то сильно аргументировать и повлиять на решение другого человека. У меня вопрос, был ли там кто-то еще? Чем их подкупили для этой поездки?
— Ходорковский лично звонил, писал после того, как это случилось? Предлагал свою помощь?
И сказал, что хочет поговорить со мной. Я говорю, ну хочет звонить, пусть звонит. Мой номер найти несложно. Я звонить этому человеку не буду. Он мне не позвонил. Потому что какая смета?!
От Коняхина передали родителям 15 тыс. долларов. Вот есть такое. Я сначала подумала, что за моральный ущерб там… родителям. К сожалению, я не присутствовала на встрече при передаче денег. И родители мне тоже не смогли ответить, что это.
- Какое у тебя за отношение к этому человеку?
— Я считаю, что он ответственен и причастен к смерти моего мужа. Поэтому, я бы с ним не хотела разговаривать.
Мне не нравится, что в этой ситуации он подходит к гибели моего мужа и всей этой группы как к людям, убитым «нашей страной». Логическая нестыковка чувствуется. Если отправили конкретные люди, а не страна, их послали не на войну, их не послали как солдат, то как можно обвинять? Мне кажется, что это спекуляция.
Обвинять голословно я не могу, но думать могу, что эта ситуация выгодна для определенных лиц, а может, даже больше чем лиц.
— Я правильно понимаю, это как раз причина, по которой ты не хотела общаться с журналистами? Что стали использовать эту ситуацию как трибуну для своих лозунгов.
— С конкретным политическим окрасом. Мы с семьей решили: это личное, это горе, это не для съемок. Не хотелось видеть и... Это торговля чужим горем. Хотелось как-то оградить родителей.
Мне не нравится, как используют Сашину смерть в политическом плане, в какой-то борьбе, к которой он не имел отношения.
Мне не нравится, как высказываются о том, где он умер, почему он умер и за какую правду боролся. Он не боролся, он фиксировал, он был прекрасным документалистом, он видел жизнь, которая не имеет политического окраса.
